Жорж Сименон - Погоня [журнальный вариант]
К тому времени, как Лекёр кончил говорить, инспектор Сэлар уже пришел, ему и идти-то было — завернуть за угол с набережной Орфевр. Вид у него был импозантный, особенно в этом его просторном пальто. Широким движением руки он приветствовал троих дежурных, а затем, схватив стул так, словно это был пук соломы, развернул его и тяжело сел.
— Что мальчик? — осведомился он наконец, не сводя с Лекёра внимательных глаз.
— Не понимаю, почему он перестал нас вызывать.
— Вызывать?
— Ну, словом, привлекать наше внимание.
— Но зачем ему вызывать нас и — молчать?
— Предположим, его преследовали. Или он преследовал кого-нибудь.
— Я понимаю, что вы имеете в виду… Послушайте, Лекёр, ваш брат, у него что — денежные затруднения?
— Он живет бедно, это верно.
— И все?
— Три месяца назад он потерял работу.
— Какую работу?
— Он был линотипистом в «Ла Пресс» на улице Круассан. Работал в ночную смену. Он всегда работал по ночам. Это у нас фамильное…
— Как случилось, что он лишился работы?
— Я предполагаю, что он с кем-то повздорил.
— Он женат?
— Его жена умерла через два года после того, как они поженились, оставив его с десятимесячным ребенком.
— Он его сам воспитал?
— Сам, все сам. Прямо перед глазами у меня стоит, как он купает мальчонку, меняет ему пеленки, греет молоко…
— Это все не объясняет, почему он ссорится с людьми.
— Верно. Только словами это очень трудно выразить.
— Раздражителен?
— Не совсем. Вся штука…
— Что?
— Дело в том, что он никогда не жил, как все.
— Считаете ли вы, что он был способен убить эту старуху?
Инспектор пыхнул трубкой. Слышно было, как ходят в комнате наверху. Двое копались в своих бумагах, делая вид, что не слушают разговора Лекёра с инспектором.
— Она была его тещей, — вздохнул Лекёр. — Вы все равно бы это узнали.
— Они не ладили?
— Она его ненавидела.
— Почему?
— Считала его виноватым в смерти дочери. Похоже, что ее можно было спасти, если бы операцию сделали вовремя. Брат был не виноват. Врачи в больнице отказались ее принять. Какие-то идиотские придирки по поводу того, что у нее бумаги были не в порядке. Но мадам Файе считала, что во всем виноват Оливье.
— Они виделись?
— Разве только когда встречались на улице, да и тогда они не разговаривали.
— А мальчик знал?
— Что она была его бабушкой? Не думаю.
— Вы полагаете, отец ему никогда ничего не говорил?
— Алло!.. Да. Инспектор здесь. Не отходите.
Он передал трубку Сэлару.
— Это Жанвье.
Положив трубку, инспектор проворчал:
— Доктор Поль утверждает, что преступление было совершено между пятью и половиной шестого утра.
— Они нашли орудие убийства?
— Нет. Это мог быть молоток. А еще более вероятно — кусок свинцовой трубы или что-нибудь в этом роде.
— Деньги нашли?
— Только кошелек, в нем немного мелочи и ее удостоверение личности. Скажите-ка, Лекёр, вы знали, что она дает деньги под залог?
— Да. Знал.
— И еще вы говорили мне, что брат ваш остался без работы?
— Да.
— Консьержка этого не знала…
— Мальчик тоже не знал. Ради мальчика-то он и не распространялся об этом.
— Вы отдаете себе отчет, на какие мысли это наводит?
— Да.
— Вы и сами об этом подумали?
— Нет.
— Потому что он ваш брат?
— Нет.
— Сколько времени прошло с тех пор, как этот убийца начал орудовать? Девять недель, не так ли?
Не спеша Лекёр проглядел колонки в своей книжке.
— Да. Чуть больше девяти. Первый случай был двадцатого октября, в районе Эпинетт.
— Вы говорите, что ваш брат не сообщил сынишке, что он безработный… Значит ли это, что по вечерам он по-прежнему уходил из дому, как будто шел на работу?
— Да. Он и думать боялся сказать ему об этом. Понимаете… Это трудно объяснить. Он души не чаял в мальчике. Сын — это для него все, ради чего стоит жить. Он для него стряпал, укладывал его в постель перед уходом и будил по утрам…
— Это не объясняет, почему он не мог ему сказать.
— Для него непереносима была мысль, что в глазах ребенка он будет выглядеть неудачником.
— Но чем же он занимался по ночам?
— Перехватывал случайную работу. Когда с ним случался один из его приступов…
— Приступов чего?
— Астмы… Его схватывало время от времени… Тогда он отлеживался где-нибудь на вокзале, в зале ожидания. Однажды мы с ним так целую ночь просидели, все говорили…
— А теперь предположим, что мальчик проснулся сегодня рано утром и увидел отца в окне комнаты мадам Файе.
— Окна замерзли.
— Вряд ли, если окно было открыто. Множество людей спит с открытыми окнами, даже в самые холода.
— К брату это не относится. Он всегда мерз. И он слишком беден, чтобы транжирить тепло.
— Ну, что касается окна его комнаты, мальчику стоило лишь процарапать изморозь ногтями. Когда я был мальчишкой…
— Да. Мне тоже приводилось… Но дело-то все в том — было ли открыто окно у старухи?
— Оно было открыто, и в спальне горел свет.
— Я все думаю: куда же мог уйти Франсуа?
— Мальчик?
То, что он все время возвращался к мальчишке, удивляло и даже несколько приводило в замешательство. Положение, вне всякого сомнения, было запутанным и запутывалось еще больше по мере того, как Андрэ Лекёр в своей спокойной манере сообщал инспектору самые что ни на есть компрометирующие детали о своем брате.
— Когда он вернулся сегодня утром, — снова начал Сэлар, — он принес с собой несколько свертков. Вы понимаете, что…
— Но ведь это же рождество.
— Верно. Однако чтобы купить курицу, торт и этот новый радиоприемник, ему нужны были деньги, и не малые. Брал он у вас взаймы в последнее время?
— Последние недели — нет. Я его месяц не видел. Было бы лучше, если бы мы встретились. Я бы сказал ему, что сам собираюсь подарить Франсуа приемник. Он у меня здесь. То есть там, внизу, в гардеробной. Собирался сразу же занести его им, как только освобожусь.
— Согласилась бы мадам Файе дать ему в долг?
— Маловероятно. Странная это была женщина. Ей вполне должно было хватать на жизнь, но все равно она с утра до вечера работала на других. Случалось, что ей приходилось давать в долг людям, у которых она была поденщицей.
Все еще в замешательстве, инспектор встал.
— Поеду посмотрю, — сказал он.
— К мадам Файе?
— Туда и на улицу Васко да Гамы. Если будут какие-нибудь новости, дайте мне знать, ладно?
— Там нет телефонов, но я смогу связаться с вами через полицейский участок на набережной Жавель.
Едва затихли шаги инспектора, как зазвонил телефон. На карте на этот раз не зажглось ни одной лампочки. Звонили из города, с вокзала Аустерлиц.
— Лекёр? Говорит вокзальный полицейский пост. Мы его взяли.
— Кого!
— Человека., чьи приметы были разосланы. Его фамилия Лекёр. Как у вас. Оливье Лекёр. Ошибки быть не может, я видел его удостоверение личности.
— Не отходите от телефона, хорошо?
Лекёр бросился из комнаты, потом вниз по лестнице и как раз успел перехватить инспектора, когда тот садился в одну из машин префектуры.
— Инспектор!.. Аустерлицкий вокзал на проводе. Они нашли моего брата.
Сэлар был грузен, и лестница далась ему с трудом — он пыхтел и отдувался. Трубку он взял сам.
— Алло!.. Да… Где он был?.. Что он делал?.. Что?.. Нет. Допрашивать его там сейчас нет никакого смысла… Вы уверены, что он не знал?.. Лекёра сразу отправьте сюда, в префектуру…
Инспектор набил трубку и раскурил ее. Потом заговорил, ни к кому в отдельности не обращаясь.
— Его забрали после того, как в течение часа он слонялся по вокзалу. Он был страшно возбужден. Говорил, что ждет сына, которым оставил ему какую-то записку.
— Они сказали ему об убийстве?
— Да. Похоже было, что эта новость его пришибла и испугала… Я попросил, чтобы они прислали его.
Несколько неуверенным тоном он добавил:
— Чтобы прислали прямо сюда. Учитывая, что вы родственники… Я не хотел, чтобы вы думали, будто…
Что делал всю эту ночь его брат Оливье? Старая женщина была найдена мертвой. Мальчик, едва занялся рассвет, пустился в сумасшедшую гонку по улицам, разбивая по пути стеклышки сигнальных телефонов.
И чего дожидался Оливье на Аустерлиц ком вокзале — то в жаркой духоте залов ожидания, то на пронизывающем ветру перрона, слишком возбужденный, чтобы усидеть на месте!
Прошло много меньше десяти минут.
С видом еще более неуверенным, чем когда-либо, Сэлар наклонился к Лекёру, чтобы вполголоса спросить:
— Хотите, мы допросим его в соседней комнате?..
Нет, Лекёр вовсе не собирался покидать свой пост. Он хотел оставаться здесь, со своими лампочками и коммутатором. Быть может, он больше думал сейчас о мальчике, чем о брате?
